Да, в продолжении вчерашнего
поста, навел справки по поводу замечательного стихотворения, точнее его
отрывка, в последней прижизненной записи Ким Тамары Валентиновны. Этот стих, между тем, написан нашей
современницей, замечательной, известной, молодой поэтессой Алиной Кудряшевой. Невыносимо прекрасный стих, с загадочным названием "И ты идешь по городу, и за тобой летят бабочки".
И ты идешь по городу, и за тобой летят бабочки.
"Мама на даче, ключ на столе,
завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в
августе будет девять.
В августе девять, семь на часах,
небо легко и плоско,
Солнце оставило в волосах
выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и
упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова
зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз —
вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс —
то есть почти что старый.
Шорты с футболкой — простой
наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он
обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена
и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины
рукавички.
Нынче такая у нас жара — листья
совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я
попрошу, чтоб в прятки.
Витька — он добрый, один в один
мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне
разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть.
День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто,
девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра
сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект
ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть,
ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче
— ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа,
завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на
третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет
программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо
герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит
цветы с получки,
Только вот плаваю я быстрей и
сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я
тяжелей и злее,
Мы забираемся на крыльцо и
запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я
провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног,
нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь,
плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я
их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное
недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце
на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе,
молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера?
Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет
маленького разврата,
Каждый был пьян, невесом, согрет
теплым дыханьем брата,
Горло охрипло от болтовни, пепел
летел с балкона,
Все друг при друге — и все одни,
живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю,
завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю,
радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах,
Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно
пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься
заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать
четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке.
Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в
стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и
никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве.
Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав,
где-нибудь едет в Ниццу,
Я начинаю считать со ста, жизнь
моя — с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон,
клоуны на арене.
«Двадцать один», — бормочу сквозь
сон. «Сорок», — смеется время.
Сорок — и первая седина, сорок
один — в больницу.
Двадцать один — я живу одна,
двадцать: глаза-бойницы,
Ноги в царапинах, бес в ребре,
мысли бегут вприсядку,
Кто-нибудь ждет меня во дворе,
кто-нибудь — на десятом.
Десять — кончаю четвертый класс,
завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз.
В августе будет девять.
Восемь — на шее ключи таскать, в
солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать.
Господи, помоги мне."